Литературная беседка (*MiLeliya*)

[*MiLeliya*]

Спасибо, Верунчик! Ещё раз поздравляю тебя

[mama Yo]

Спасибо большое!

[*MiLeliya*]

«Накануне»

«Любила ты, и так, как ты, любить -
Нет, никому еще не удавалось!
О господи!.. и это пережить...
И сердце на клочки не разорвалось...» (Фёдор Тютчев).

О романе Ивана Сергеевича Тургенева «Накануне» хочется говорить стихами, разные приходят на ум. Этот роман, из последних прочитанных, впечатлил меня больше всех. Сначала я вовсе хотела ограничиться раскрытием впечатлений, почти не говоря о сюжете – чтобы не спугнуть раскрытием темы потенциального читателя. Потом передумала, и, в конце концов, страсть, как хочется выплеснуть впечатления не схематично, а более объёмно – опираясь на сюжет книги.

Я поверхностно ознакомилась с критикой романа. В очередной раз не берусь обсуждать политическую сторону романа, только немного расскажу о критике. Героиня романа, Елена, любит Дмитрия Инсарова, болгарина, который хочет участвовать в освобождении своей Родины от гнета турков. Тургенева критиковали, говоря, что характер Инсарова обрисован схематично, что героиня потеряла стыд… Что ж… Этот роман, действительно, более откровенный, чем другие, о которых я говорила, но только отчасти, вернее, только одним эпизодом, который вкупе с тем, что было после, думаю, и вызвал кривотолки. Конечно, сейчас литература совсем другая, современный читатель вряд ли увидит что-то зазорное в романе Тургенева.
Зато как они любят друг друга! Они находят счастье во всём: в том, что живут, в том, что они вместе, в том, что есть вещи, известные только им двоим, что они смеются одному и тому же, мыслят в одном направлении. Елена готова забыть Родину, отчий дом, чтобы рука об руку идти с Инсаровым, помогать ему, участвовать вместе с ним в освободительном движении его Родины, которую готова принять, как свою. О, я понимаю критиков! Девушка тайно вышла замуж, готова идти за мужчиной куда угодно… Представляю, как это было скандально в то время… Впрочем, скандал был больше в том, что Инсаров беден, не родовит, «разночинец», «бродяга»… Между тем, мама поняла Елену. Да и папа потом смирился.

Я думаю, чем этот роман мне понравился больше всего? Слог Тургенева остался прекрасен, как и был, чувства раскрыты ярко, как и прежде… В «Дворянском гнезде» героиня ушла в монастырь, герои, любящие друг друга, разлучены. В «Рудине» герой отказывается от любви, споткнувшись о первое препятствие. В «Асе» у героев тоже ничего не получилось. В романе «Накануне» герои вместе, они любят! Вместе с тем, это и самый грустный роман из перечисленных мною. Инсаров умирает. Всё опять заканчивается грустно, только здесь уже совсем ничего нельзя сделать, мы теряем человека, когда он умирает. Вспомнила фразу из «Трёх товарищей» Э.-М. Ремарка: "Человека теряешь, только когда он умирает...".
После смерти мужа Елена продолжила его дело, она осталась верна его убеждениям. Это единственное, что мы знаем о героине, дальше её след теряется...

Роман Тургенева не отпускает после прочтения. Есть книги, которые быстро «проживаешь», здесь – другой случай. Тургеневский сюжет всплывает в памяти, а на ум приходят разные стихи…
«Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая лунность…» (Сергей Есенин).

Да! Я ведь чуть не забыла. Думала, как же лучше закончить отзыв, а забыла сказать о важном. «В 1855 году сосед Тургенева по Мценскому уезду, помещик Василий Каратеев, отправился в Крым в качестве офицера дворянского ополчения» (Википедия). Сосед оставил Тургеневу рукопись автобиографической повести, в которой рассказывал о любви к девушке, которая предпочла ему болгарина. «Позже учёные нескольких стран установили личность прототипа этого персонажа». Это был Николай Катранов. «Он приехал в Россию в 1848 году и поступил в Московский университет. После того, как в 1853 году начинается русско-турецкая война, а среди болгарской молодёжи оживает революционный дух, Катранов с русской женой Ларисой возвращается в родной город Свиштов. Его планам, однако, воспрепятствовала вспышка скоротечной чахотки, и он скончался во время лечения в Венеции в мае того же года». Тургенев пытался издать рукопись, но она была слаба «в художественном отношении». Писатель решил переработать произведение, по его словам, в окончательном тексте романа была сохранена только одна сцена из оригинального произведения – описание поездки в Царицыно. «В работе над фактическим материалом Тургеневу помогал друг, писатель и путешественник Е. П. Ковалевский, хорошо знакомый с деталями болгарского освободительного движения и сам издавший очерки о своей поездке на Балканы в разгар этого движения в 1853 году».

[*MiLeliya*]

Цитаты из романа "Накануне":

«Звёзды только и делают что смотрят на влюблённых людей, - оттого они так прелестны».

Инсаров: «- Наше время не нам принадлежит.
- Кому же? (Елена)
- А всем, кому в нас нужда».

Инсаров: «Но вы спрашивали меня, люблю ли я свою родину? Что же другое можно любить на земле? Что одно неизменно, что выше всех сомнений, чему нельзя не верить после бога?..»

«Кто не видал Венеции в апреле, тому едва ли знакома вся несказанная прелесть этого волшебного города. Кротость и мягкость весны идут к Венеции, как яркое солнце лета к великолепной Генуе, как золото и пурпур осени к великому старцу - Риму. Подобно весне, красота Венеции и трогает и возбуждает желания; она томит и дразнит неопытное сердце, как обещание близкого, не загадочного, но таинственного счастия. Все в ней светло, понятно, и все обвеяно дремотною дымкой какой-то влюбленной тишины: все в ней молчит, и все приветно; все в ней женственно, начиная с самого имени: недаром ей одной дано название Прекрасной. Громады дворцов, церквей стоят легки и чудесны, как стройный сон молодого бога; есть что-то сказочное, что-то пленительно странное в зелено-сером блеске и шелковистых отливах немой волны каналов, в бесшумном беге гондол, в отсутствии грубых городских звуков, грубого стука, треска и гама. "Венеция умирает, Венеция опустела", - говорят вам ее жители; но, быть может, этой-то последней прелести, прелести увядания в самом расцвете и торжестве красоты, недоставало ей. Кто ее не видел, тот ее не знает: ни Каналетти, ни Гварди (не говоря уже о новейших живописцах) не в силах передать этой серебристой нежности воздуха, этой улетающей и близкой дали, этого дивного созвучия изящнейших очертаний и тающих красок. Отжившему, разбитому жизнию не для чего посещать Венецию: она будет ему горька, как память о несбывшихся мечтах первоначальных дней; но сладка будет она тому, в ком кипят еще силы, кто чувствует себя благополучным; пусть он принесет свое счастие под очарованные небеса, и как бы оно ни было лучезарно, она еще озолотит его неувядаемым сиянием».

[*MiLeliya*]

Девочки, я тут говорила, что не нашла экранизации романа Тургенева "Накануне". Так вот... плохо искала! Как минимум, есть две, кстати, в обоих Болгария заявлена как страна-создатель фильма (и СССР, конечно)). Там ведь главный герой из Болгарии - по роману.
Ссылочки на кинопоиске:
фильм 1959 года:
[Ссылки могут видеть только зарегистрированные пользователи. ]

фильм 1985 года:
[Ссылки могут видеть только зарегистрированные пользователи. ]

Потираю руки! Очень хочу посмотреть, жаль, что раньше не нашла эти киношки, когда только прочитала роман. Надеюсь, их можно беспроблемно найти в сети. )

[Lili4ka]

Девочки, подпишусь к вам. Очень интересно.

[*MiLeliya*]

Lili4ka, добрый вечер! Очень вам рады! Добро пожаловать!


Как-нибудь соберусь и отправлю сюда ещё парочку отзывов) А то написала их давно, а своей очереди они ещё так и не дождались О_о =)

[mama Yo]

Сообщение от *MiLeliya*

Девочки, я тут говорила, что не нашла экранизации романа Тургенева "Накануне". Так вот... плохо искала! Как минимум, есть две, кстати, в обоих Болгария заявлена как страна-создатель фильма (и СССР, конечно)). Там ведь главный герой из Болгарии - по роману.
Ссылочки на кинопоиске:
фильм 1959 года:
[Ссылки могут видеть только зарегистрированные пользователи. ]

фильм 1985 года:
[Ссылки могут видеть только зарегистрированные пользователи. ]

Потираю руки! Очень хочу посмотреть, жаль, что раньше не нашла эти киношки, когда только прочитала роман. Надеюсь, их можно беспроблемно найти в сети. )

надо будет посмотреть этот фильм

[Lili4ka]

Сообщение от *MiLeliya*

Как-нибудь соберусь и отправлю сюда ещё парочку отзывов) А то написала их давно, а своей очереди они ещё так и не дождались О_о =)

Давай давай, ждем))).

[mama Yo]

Оленька,с победой в чтеце форума!!!

Добавлено через 7 часов 56 минут

Оленькa,с днём рождения!


поздравлялочка здесь

[*MiLeliya*]

«Упразднённый театр»

Иногда смотришь на людей, у которых не всё благополучно, которым, может быть, очень трудно – это взрослые люди, но в них видишь маленьких детей, и не состоявшийся человек перед глазами, а собирательный образ младенца, совсем ещё маленького человека, который, наверное, не знал о будущих неурядицах, а просто родился и хотел жить… И никуда не деться от этого наваждения: образ младенца затмевает реального человека.
Так или иначе, в каждом из нас ребенок остается, в ком-то больше, в ком-то меньше, другой, например, просто-напросто заглушает этого ребенка в себе. И всё равно: мы – это и наше детство тоже.
Роман Булата Окуджавы «Упразднённый театр» насыщен детскими впечатлениями. Роман автобиографичен, но мы не увидим там имени Булат. И это понятно, ведь мы говорим о ребенке, со страниц мы узнаем о событиях из жизни Ванванча, Кукушки (всё это одно лицо), мы переживаем его детские волнения. Авторское отступление из романа:

«Я надеюсь, что вы не осудите меня за этот умышленный калейдоскоп имён, в который я вверг вас не по злому умыслу или болезненной прихоти, и вы поймёте, что Ванванч, Иван Иваныч, Отар, Дориан, Картошина и Кукушка – в конце концов одно лицо, вовсе не претендующее на исключительность. Оно возникло в моём воспалённом сознании, как некая игра, а может быть, одно из средств связать распадающееся Время, людские судьбы и разноплеменную кровь».

Ванванчу удаётся связать всех своих многочисленных родственников, его мама, Ашхен, армянка, папа, Шалва, грузин, семьи с обоих сторон большие, для одних Ванванч – Картошина, для других – Кукушка, и при этом неизменно любимый малыш:

«Если бы он не был таким маленьким приезжим дурачком, а был бы постарше, и голова его варила бы получше, и он мог бы размышлять о собственной судьбе с практической дотошностью и расчётом, он подумал бы о том, что приятно быть всеми любимым и видеть устремлённые на тебя счастливые глаза множества близких людей, нуждающихся, оказывается, в тебе и в твоих глупостях, и он сумел бы оценить всё это, и их самих, и радоваться, что они живы. Но он этого не умел, и они пока прочно существовали вокруг него, и даже казалось – навеки».

Булат Окуджава родился в 1924 году, работу над романом «Упразднённый театр» он начал в 1989 году, в уже достаточно взрослом возрасте. Уже давно нет на земле его отца, Шалвы, уже не звенят те звонкие детские голоса, заботливые руки не обнимают крепко… От ушедших людей остались воспоминания, приятно, что всё это было, но примешивается и горечь оттого, что всё прошло. Однако со страниц Булата Окуджавы веет жизнью, сам автор говорил: «Я хочу воскресить своих близких…». И это получилось. Я не знаю того времени (Булат Окуджава рассказывает о двадцатых-тридцатых годах ХХ века), но роман Булата Шалвовича позволяет ощутить запахи времени, его картинки, «Упразднённый театр» погружает нас в другую эпоху, и кажется, что нет временных границ, что Арбат – тот же, что ничего не изменилось, так зримо повествование автора.
Автор по-детски открыто и по-взрослому точно описывает характеры своих родных, мама была много занята работой, папа нередко был далеко, тётя очень переживала за дочку, у которой были проблемы с позвоночником, но конечно, любила её безгранично:

«”Почему ты на меня всё время орёшь?” – спрашивает Люлю в минуты любви. «”Это от отчаяния, - объясняет мать, - сердце болит, понимаешь?” – говорит она и гладит, гладит дочь по головке. И нужно, наверное, прожить целую жизнь, чтобы осмыслить по-настоящему цену этого прикосновения».

Грузинские и армянские семьи очень гостеприимные, щедрые на ласки, радушные, Ванванч любит приезжать к своим родным, к родным мамы, папы… А ещё Ванванч любит Арбат, с этой улицей связано много детских воспоминаний, и перед переселением на Урал мальчик старается запечатлеть в памяти всё, что остается в Москве:

«Он жаждет окунуться в новые пространства и ждёт этого скорого путешествия, но он уже умудрён маленьким опытом и знает, что Арбата с собой не возьмёшь, и там, вдали, обязательно возникнет ноющая боль где-то в глубине груди или живота, а может быть, и в затылке, кто его знает. И вот он суетится. Запоминает».

Ближе к концу книги напряжённость нарастает: то время, о котором говорится, ещё и время репрессий. Это трагичное время для многих семей и для семьи Окуджава тоже. Как последний удар колокола, громкий, отдающийся ещё некоторое время, обрушивается на читателя заключительное событие книги. Уже никогда мир не будет прежним.
К книге Булата Окуджава хочется возвращаться. Не потому, что это легкое чтение, а потому что это то, что нельзя забывать. Это наша история. Но это и жизнь семьи Окуджава тоже, жизнь нескольких поколений родственников Булата Шалвовича. Книга нужная и полезная во многих смыслах.
В 1993 году автор завершил работу над романом. В следующем году Булат Окуджава получил за своё произведение Букеровскую премию.

Цитата: «Крушение иллюзий всегда болезненно».

Булат Окуджава


С В.С. Высоцким


Маленький Булат Окуджава с мамой Ашхен Налбандян (1903-1983)


Шалва Степанович Окуджава, отец Булата Окуджава (1901-1937)


Добавлено через 6 минут

Девочки, всем привет! Я вернулась)) не знаю, насколько, но вернулась))

Верунчик, спасибо ещё раз за всё! Да, как раз сегодня вспоминала про эти фильмы, "Накануне"... Я, можно сказать, до сих пор книгу не могу забыть Пока вот только современный фильм "Отцы и дети" посмотрела... И то с перерывом в несколько месяцев смотрела (там 4 серии по 40 минут).

[*MiLeliya*]

«Что делать, чтобы дети…»

Эту книгу написала профессор Юлия Борисовна Гиппенрейтер, детский психолог, автор книги «Общаться с ребенком. Как?» и других книг. Книга написана в форме вопросов и ответов, вопросы задают родители, Юлия Борисовна отвечает. Вопросы разные, но все они, конечно, касаются детей. Книга разделена на три части (эмоции ребенка; занятия, интересы, развитие; семья, общение, воспитание), каждая из частей, в свою очередь, имеет подглавы. Издатель позиционирует книгу как «дополнительный выпуск к лучшему из “Общаться с ребенком. Как?”».

Книга написана очень увлекательно, автор приводит интересные примеры из жизни, в том числе, из жизни известных людей. Сейчас довольно много информации о психологии, во многих книгах и журналах печатают советы по воспитанию детей, возможно, искушенный читатель и не очень многое почерпнет из этой книги, но она точно не станет обременительным чтением, к тому же, книга совсем не большая.

Автор нам напоминает, что ребенок – это прежде всего личность и наш друг, значит, мы должны относится к нему как к личности и другу, а не только воспитывать. Нам стоит не спешить указать на то, что ребенок делает что-то не то и не так, тем самым мы можем ранить ребенка, он замкнется в себе, подумает, что он неумеха, самооценка может быстро понизиться, а этого нельзя допускать, говорит автор. Нам нужно поддерживать детей, отмечать их успехи.

Юлия Гиппенрейтер говорит о шести вещах, которые мы можем «делать каждый день для психологического комфорта ребенка (из книги «Общаться с ребенком. Как?»):
1. Поддерживать его успехи. Отмечать все достижения, обсуждать детали побед, одобрять его действия.
2. Делиться своими чувствами (значит доверять), позитивными и негативными.
3. Говорить приветливые фразы, например: «Мне хорошо с тобой», «Я рада, что ты уже дома», «Я по тебе соскучилась».
4. Чаще обнимать (4-8 раз в день!). Неплохо то же делать и со взрослыми членами семьи.
5. Не вмешиваться в занятия, с которыми он справляется. Даже если вы знаете, как сделать лучше, не спешите с советами и помощью.
6. Помогать, когда просит.

Мне бы хотелось рассказать вам о самых интересных (на мой взгляд) кусочках книги.
1. По мнению автора, ребенок с повышенной чувствительностью (который, например, может заплакать во время грустного фильма или при прочтении грустной книги) часто обладает склонностью к творчеству, одаренностью. С другой стороны, Юлия Гиппенрейтер отмечает, что чувствительного ребенка от мира не скроешь, что его надо готовить к трудным ситуациям, отмечать положительные стороны «плохого», говорить, что «плохое» может закалять характер, делать нас сильнее. В этом ключе она советует прочитать книгу (если ребенку она по возрасту) Алана Маршалла «Я умею прыгать через лужи», о мальчике, который лишился возможности ходить, но смог преодолеть горе.
2. Если ребенок чего-то боится, то мы знаем, что надо попробовать «прожить» этот страх в позитивном ключе. Например, нарисовать его и придать картинке радужные цвета. Похожим образом поступил один американский психолог, его четырехлетняя дочка боялась ложиться спать, т.к. жаловалась на «страшное чудище». Папа девочки, сказал, что чудища не видит, на что малышка ответила, что чудище её, и поэтому он его не видит. Тогда папа сказал, что раз чудище принадлежит девочке, то и делать она может с ним всё, что захочет. Предложил сделать его маленьким, потом раскрасить, а потом сделать пушистым. После этого девочке даже понравилось её чудище! И она положила его под одеяло =)
Дальше тоже было интересно:

«На следующий день вся семья отправилась на машине в магазин, и на обратном пути девочка всполошилась:
- Ой, я забыла в магазине своего чудика!
На что её шестилетний брат, вполне понявший важность всего замысла, заметил:
- Всё в порядке, Джессика, он у меня в кармане!».

3. Многие знают одну отличную рекомендацию: мы не должны стремиться стать лучше других, лучше каждый день пытаться быть лучше самого себя.
Некоторые дети (да что там, наверное, многие!) не любят проигрывать. Одна мамочка рассказала, как её сын научился не расстраиваться из-за проигрышей, ему помог в этом тренер по карате, который сказал: «Ты должен стремиться стать лучше. Не лучше других мальчиков, а лучше себя самого. Каждый день».
4. Забавный факт привела автор в пользу того, что не надо волноваться по поводу раннего развития ребенка, по крайней мере, например, не делать страшной трагедии из того, что ребенок не читает в три года. Всё придет со временем. Юлия Гиппенрейтер рассказала об Агате Кристи. Её мама не разрешала гувернанткам учить Агату читать, т.к. считала, что из книги Агата узнает вещи, которые ей ещё не стоит знать. Однажды няня пришла к матери Агаты и сказала: «Мадам, я должна сообщить вам печальную новость, Агата всё-таки научилась читать сама, не знаю как».

Агата Кристи:


5. Автор рекомендует прочитать книгу «Малыши и математика» А.К. Звонкина. Юлия Гиппенрейтер рассказывает об опыте А.К. Звонкина проведения уроков математики для малышей 3-4 лет. Юлия Борисовна приводит цитату из дневника А.К. Звонкина: «Первый год учебы в школе. Детям уже не четыре-пять, а шесть-семь лет. Они заметно поглупели (!). Однажды, когда я задал решить задачку, сын произнес фразу, которую я надеялся никогда от него не услышать:

«Мы этого ещё не проходили в школе». Это была задачка, которую не надо было проходить. Занимаясь математикой до школы, в свободном полете, дети решали задачи, которые разбираются в девятом классе! А в первом классе: “Мы этого ещё не проходили!”».

6. Автор приводит ещё один пример того, как школа, порой, может отбить охоту учиться. Будущий известный скрипач Иегуди Менухин занимался музыкой с трех лет, потом его отдали в музыкальную школу. Через несколько дней занятий учительница сказала родителям Иегуди: «Ваш сын очень неподготовлен, он ничего не понимает, и ему тут не место». Родители стали заниматься с сыном сами, и он достиг успехов.
Послушать мелодии в исполнении Иегуди Менухина можно здесь (там же есть и видео):
[Ссылки могут видеть только зарегистрированные пользователи. ]

Иегуди Менухин:


7. Для меня было удивительно узнать, что в Англии не принято быть с детьми на детских площадках, не входить в детские комнаты. Автор говорит, что перед входами на английские детские площадки висят объявления: «Просьба родителям не входить». Отмечается, что это делается, чтобы дети привыкали разбираться сами. Кто-нибудь что-нибудь знает про это? =)

Ну вот, это вкратце о том, что мне показалось наиболее интересным. О том, что захотелось отметить, чтобы лучше запомнить, чем захотелось поделиться. Потенциальный читатель может найти в книге и другие, интересные ему моменты. А пока я желаю вам и вашим детям здоровья и всего самого наилучшего! Напоследок приведу цитату из книги: «Жизнь с ребенком требует от нас исключительной тонкости. И это отличный повод для развития нашей собственной человечности».

[mama Yo]

интересная книга! надо будет почитать

[Кыль-Кыль]

И я к вам на огонек

[ПИришка]

Ольчик, очень интересная Темка)))

[*MiLeliya*]

Сообщение от m@m@ ~YO~

интересная книга! надо будет почитать

Ага, такое приятно-полезное чтение))

Сообщение от Кыль-Кыль

И я к вам на огонек

Очень рады, Танечка!

Сообщение от ПИришка

Ольчик, очень интересная Темка)))

Спасибо большое, Ирочка

[mama Yo]

Маюшу с 4 летием!


поздравлялочка здесь

[*MiLeliya*]

Девочки, всем привет!
Опубликую сейчас один из последних отзывов, когда-нибудь позже поищу те, что писала ранее, но здесь их нет... Рада всем!

«Раковый корпус»

Как приходят к этой книге? Из чувства уважения к творчеству Александра Солженицына? Хорошо, если это так. Но что, если человек открывает эту книгу, быть может, от безысходности, бессилия, не просто так погружается в этот мир, от которого, возможно, хотел бы закрыться, заслониться, и чтобы этот мрак развеялся, как ночная тьма, как страшный сон… Какие ответы ищут в этой книге неслучайные читатели? И ищут ли? И находят ли?

Заслуживает уважение уже то, что Солженицын рассказал Так про Такое в То время… Не думаю, что тогда было много тех, кто затрагивал такие вопросы (за исключением научных трудов, конечно). Сейчас тема раскрыта лучше. К тому же, это именитый писатель, сам победивший рак. Всё это придает вес книге, временами немного тяжеловесной. Однако и сама тема не предполагает легкости. Когда только-только заканчиваешь читать, остается ощущение жизнеутверждающего мотива, все-таки, жизнь продолжается, всё бывает, и вот уже умирающий когда-то человек с надеждой выписывается из ракового корпуса. Но спустя какое-то время книга в целом представляется чем-то трудным и нелегким, и хочется прочитать что-то совсем незамысловатое. Книга «Раковый корпус» – это, конечно, не жизнь, лишь невесомый отголосок жизни, проходящей в трудной борьбе с непростой болезнью. Но кажется, этот мир, с его нелегкими ощущениями, победами с каким-то оговорками, а то и совсем провалами, хорошо передан в повествовании. И, наверное, в том не только мастерство писателя, но и чувства человека, не понаслышке знающего, что такое онкология. И в общем, нельзя сказать, что эта книга – какой-то камертон унылости и беспроглядного небытия. Есть в ней и положительный момент, если так можно выразиться. Окончание книги, финальный более-менее жизнеутверждающий аккорд (впрочем, концовка открытая). И это тоже – как в жизни, ведь есть же немало жизненных случаев удивительных исцелений… А что вообще ждет там, за поворотом, неизвестно… Но будем надеяться, ждет что-то хорошее

[*MiLeliya*]

"Блокадная книга"

"Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел".
Анна Ахматова

Сказать, что книга Алеся Адамовича и Даниила Гранина читается тяжело – ничего не сказать. Невозможно читать эту эпопею человеческих страданий с холодным сердцем… Читая «Блокадную книгу», узнаешь сияющий Петербург с другой стороны, город открывается перед читателями в другой плоскости, другом измерении, другом времени, которое ушло, но осталось отзвуком в сердцах ныне живущих людей. Или не осталось? Да и стоило ли вообще ворошить это прошлое? Врываться в жизнь блокадников, задавать вопросы о том времени, которое, быть может, хочется забыть, как страшный сон? И авторы, и блокадники сходятся в одном – такая книга нужна. Люди должны знать и помнить, какой ценой был завоеван мир, какое это благо – жить в мире.
Книга разделена на две части. В первой авторы поместили устные рассказы людей, переживших блокаду, со всеми оборотами, характерными для устной речи – в этом им помогли стенографистки, расшифровавшие магнитофонные записи. Даниил Гранин, в истории создания «Блокадной книги» так рассказывает об этом:
«Для расшифровки нужны были стенографистки. Особые стенографистки, потому что нам важно было не просто содержание, надо было сохранить оттенки устной речи. Таких стенографисток почти уже не осталось в городе. Но мы нашли. Двух блокадниц: Нину Ильиничну и Софью, забыл её отчество, к сожалению. Обе были блокадницы. Когда они послушали несколько кассет, заявили, что будут бесплатно всё делать. Мы не могли пойти на это, потому что это была – адская работа. Приходилось каждую кассету прогонять несколько раз, чтобы уловить все оттенки устной речи, все эти «э», «мм», вычистить мусорные словечки. Обе работали самоотверженно. Если б не они, у нас книга получилась бы беднее. Они помогли нам сохранить прелесть, естественную корявость рассказов. И получились личностные рассказы, а не просто стенографическая запись». Главных героев второй части книги трое – историк Георгий Алексеевич Князев, пятнадцатилетний мальчик Юра Рябинкин и Лидия Георгиевна Охапкина. У авторов было много блокадных дневников, люди сами их присылали, узнав, что ведется работа над книгой. Алесь Адамович и Даниил Гранин выбрали три наиболее поразившие их истории, и внесли в книгу, не изменив и не вписав ни одного слова, а лишь сокращая повторы и убирая записи, «не имеющие отношения к происходящему». При этом авторы отметили, что заметки Лидии Охапкиной – это не дневник, а записи, которые она начала вести в день победы. Сама Лидия так вспоминает об этом:
«Все веселятся, а на меня нахлынуло, и я села писать. Специально для мужа, для сына писала – муж воевал за «кольцом», а сын ничего не помнит. И я поклялась, что напишу только правду. Только правду! За месяц все написала. А тогда, в блокаду, мне не до того было, совсем не до того было, совсем не до того…».
Авторы говорят: «Для первой части “Блокадной книги” мы записывали, собирали сегодняшние рассказы людей, переживших ленинградскую блокаду, для второй использовали прежде всего дневники того времени».

Я готовилась к тому, что книгу будет тяжело читать. Я откладывала её прочтение «на потом», не чувствуя готовности «сейчас». Порой книга читалась спокойно, я думала, что авторы стараются преподносить факты, особо не оценивая их (хотя и анализирование всё же есть, и сам отбор фактов для книги сопровождается оценочностью… Так, авторы отмечают, что были такие рассказы, которые просто нельзя было опубликовать, настолько они страшные). Но и без опубликованного есть такие истории, от которых не просто ревешь в три ручья, а которые как будто воздуха лишают на время. И иногда думаешь, что лучше бы вообще не читать эту книгу. Но закрываться от реальности, быть в розовых очках, думать, что всё хорошо и так всегда было – тоже неправильно. Мы должны знать, и авторы в этом правы:
«…Мы завершили свою долгую работу со странным чувством, все с тем же неотступным вопросом: зачем, ради чего оживили мы этих давно ушедших людей, их давние муки и боль? Мы много раз отвечали себе на этот вопрос и до конца все же не знали ответа, но в одном мы утвердились: это надо было сделать. Всё это было, и живущие люди должны об этом знать».

Вместе с тем, эта книга не только о страданиях, боли, голоде и холоде. Эта книга – о высоте человеческой души, о самоотверженности, взаимовыручке, об умении оставаться человеком даже в самых непростых, нечеловеческих условиях. Эта книга о пределах человеческих возможностей и, одновременно, о том, что порой не бывает границ, не бывает той черты, за которой животное состояние. О том, как по-разному люди черпали силы в то время, когда весь мир рушился. О том, как думали о духовной пище даже тогда, когда вовсе не было хлеба. О том, на что шли матери ради спасения своих детей. О взаимовыручке, спасении жизни чужого человека без оглядки на собственную. Эта книга не о бездне человеческого падения – даже в самых невыносимых рассказах авторы отмечают, что тогда было трудное время, голод мог до неузнаваемости изменить человека. Хотя, конечно, есть такие рассказы, которые трудно принять, понять… Но больше это книга все же о духовном подъеме. Это памятник погибшим в годы блокады и это напоминание ныне живущим, что мы не должны предавать забвению те события, испепелять их из своей памяти, обесценивать их важность… Эта книга о блокаде, военном времени служит нам напоминанием о том, какое это благо - мир.

Добавлено через 2 минуты

Из книги:

О том, с какими препонами печатали книгу, цензоры вырезали «лишнее» и т.д.:
«Книга эта была для нас цепью открытий. Мы увидели, что люди во время блокады относились друг к другу гораздо более сердечно, гуманно и милосердно, чем тогда, в конце семидесятых годов. Что ныне происходит процесс дегуманизации людей, очерствения, бессердечия; блокада в этом смысле пример того, как в тех страшных условиях люди не позволяли себе эгоизма, который и в семидесятые, и вплоть до нынешнего времени позволяют себе».

Из воспоминаний Лоры Михайловны (мама – Вероника Александровна Опахова):
«” - А какой была младшая сестренка, вы помните?
- Ну как же! Я помню, у неё такое состояние было, что она сидела и стригла бумагу. У неё мозоли на руках были от этого. Это, конечно, такое психическое состояние было у ребенка. Маленькая, четыре годика. Ей есть все время хотелось, понимаете? Когда ребенок есть хочет, он просит. А она не просила, потому что понимала, что взять неоткуда. Она сидела и стригла и рвала бумажки, то есть даже могла сойти с ума.
- Стригла до мозолей?
- Да, у неё пальцы были в мозолях. Когда мама отнимала у неё ножницы, она находила новую бумажку и молча начинала её рвать”.
Позже мы встречали похожее и в других рассказах о блокадных голодающих детях. Мальчики и девочки рвали, стригли бумажки, сидели, покачиваясь из стороны в сторону, что-то ковыряли непрерывно, методично, стараясь как-то заглушить сводящее с ума чувство голода».

«Но если вчера, может, и стоило щадить израненные войной души соотечественников, то сегодня новым поколениям, наверное, как раз и нужно как можно полнее, подробнее узнать, ощутить, что было до них. Надо же им знать, чем все оплачено, надо знать не только о тех, кто воевал, но и о тех, кто сумел выстоять, об этих людях, не имевших оружия, которые могли лишь стойкостью своей что-то сказать миру. Надо знать, какой бывает война, какое это благо – мир…».

Из воспоминаний Владимира Рудольфовича Дена:
«Разговоры о еде, по-моему, считались непристойными. Люди хорошо научились, придя к кому-то в дом, вести себя так, как будто они ну совсем есть не хотят. Можно было при постороннем человеке есть, хотя это считалось, в общем-то, дурным тоном. Да, но можно было, и люди очень искусно притворялись, что они не хотят…».

«Никогда так не нуждался ленинградец в помощи, поддержке, и никогда его поддержка так не нужна была кому-то другому, как в дни, месяцы, годы блокады. “У каждого был свой спаситель”, - убежденно сказала нам ленинградка. Каждый в нем нуждался и сам был необходим, как хлеб, вода, тепло, другому.
И не только помощь физическая.
Пища духовная, когда так мало было просто хлеба, она не обесценивалась, она значила больше, чем в «сытые» времена.
“Я думаю, что никогда больше не будут люди слушать стихи так, как слушали стихи ленинградских поэтов в ту зиму голодные, опухшие, еле живые ленинградцы, - пишет Ольга Берггольц в предисловии к сборнику “Говорит Ленинград”. – Мы знаем это потому, что они находили в себе силы писать об этом в Радиокомитет, даже приходить сюда за тем или иным запомнившимся им стихотворением; это были самые разные люди – студенты, домохозяйки, военные”».
«В иссушенном организме душа, страдающая и униженная голодом, тоже искала себе пищи. Жизнь духа продолжалась. Человек порой сам себе удивлялся, своей восприимчивости к слову, музыке, театру. Стихи стали нужны. Стихи, песни, которые помогали верить, что не бесполезны и не тщетны его муки беспредельные. <…>
Но стоило человеку получить чуть больше тепла, света, как чувства его с невероятной остротой начинали воспринимать простые радости: солнце, небо, краски. Ничего не было вкуснее лепешек из картофельной шелухи. Никогда так ярко не светила электрическая лампочка. Человек научился ценить самое простое и самое главное.
Александра Михайловна Амосова, сотрудник Эрмитажа, рассказывала, как весной 1942 года блокадники снова – но как бы впервые в жизни! – вырвались к зелени, к земле кормящей…
“Набрали мешки лебеды, конского щавеля (считался деликатесом этот дикий щавель), набрали всякой травы. И вот у меня было такое чувство, что хотелось лечь на землю и целовать её за то, что только земля может спасти человека. Даже если бы в тяжелые времена, зимой, была бы эта трава, то, может быть, такой гибели, такого количества мертвых, смертности такой не было бы. Свет. Солнце. Где-то в небесах жаворонок поет. А здесь мы просто этой травы наелись досыта. Конечно, это не пища. Но помню это чувство очень хорошо: хотелось лечь, распластаться и целовать землю! Понимаете?! Землю, которая дает нам все – и хлеб, и все абсолютно, чем может существовать человек”».

Мария Андреевна Сюткина показала авторам книги меню 1942 года столовой одного из цехов. «Но и это уже весна - лето 1942, когда с питанием стало немного лучше:
“Щи из подорожника
Пюре из крапивы и щавеля
Котлеты из свекольной ботвы
Биточки из лебеды
Шницель из капустного листа
Печень из жмыха
Торт из дуранды
Соус из рыбнокостной муки
Оладьи из казеина
Суп из дрожжей
Соевое молоко (по талонам)”».

Из рассказа Ивана Андреевича Андреенко:
«В семье осталось только два мальчика – один постарше, другой помладше. Карточки у них есть. Отец на фронте. Мать погибла от голода. И они пришли на рынок продавать бушлат. Они пришли туда. У них мужчина купил бушлат за триста граммов хлеба. Ну, вот пришли домой и хлеб съели. А на другой день проснулись – бушлат-то, значит, они проели, а карточки где? А карточки остались в бушлате. Парень, который продавал, запомнил покупателя по бородке. И этот мужчина с бородкой пришел к ним. По карточкам – там адрес был написан – нашел, принес и отдал».

«Подсчитано, что за неполных шесть военных месяцев 1941 года рабочий Ленинград сдал Красной Армии и Флоту 713 танков, 480 бронемашин, 58 бронепоездов, 2405 полковых и 648 противотанковых пушек, около 10 тысяч минометов, изготовил свыше 3 миллионов снарядов и мин, более 80 тысяч реактивных снарядов, авиабомб. Кроме того, на Кировском заводе, на заводе «Металлист» и других было отремонтировано около 500 танков и более 300 орудий. Адмиралтейский, Балтийский и другие заводы перевооружили, отремонтировали 186 кораблей.
В труднейшем 1942 году было эвакуировано около миллиона человек…
И все это, и все это в тех условиях, в т а к и х условиях!..».

Про ленинградских детей:
«До какого-то момента они были как все дети, оставались веселыми, изобретательными. Играли осколками снарядов, коллекционировали их (как до войны коллекционировали марки или бумажки от съеденных конфет). Убегали, прорывались на передовую, благо фронт рядом, рукой подать. Азартно закидывали песком в своем доме немецкие зажигалки, словно это новогодние шутихи. <…>
А потом они становились самыми тихими на земле детьми. <…>
Ленинградские дети разучились в ту зиму шалить. И даже смеяться, улыбаться разучились, так же как их мамы и бабушки и так же как их первыми умиравшие отцы, дедушки…
“Люди, даже дети не плакали и не улыбались”, - об этом многие вспоминают. Как говорила Ольга Берггольц “…горе больше наших слез”. А для улыбки, оказывается, тоже необходимы силы. А сил столько не было, не хватало на работу, на жизнь!.. Кода минула страшная зима смерти <зима 1941 года>, голода, женщина однажды – что-то сказали, сделали при ней – почувствовала: “…с лицом моим происходит нечто, какое-то непривычное положение мышц…”. А это человек снова заулыбался (Из рассказа Лидии Сергеевны Усовой).

Из рассказа Александры Александровны Агронской, заведующей нотной библиотекой Ленинградской академической капеллы:
«Вот запомнила имя своей учительницы в первом классе – Елена Игнатьевна. Это была двести вторая школа, на Желябова… Она, когда мы впервые чему-то засмеялись в классе, - это уже было, наверно, в сорок четвертом году, в конце, класс почему-то захохотал, - она после этого пошла по домам, обошла родителей и всем говорила: “Сегодня ваши дети смеялись!”. Это было самым важным сообщением».
«В первом смехе детей она <учительница> увидела событие. Она оценила это событие как великое, может быть, решающее. Настолько, что обошла всех родителей. Она разнесла эту весть как самый дорогой подарок – они смеялись! Они снова смеются!
“ – Как вы узнали, что она ходила?
- Нам родители сказали. Я не знаю довоенной судьбы этой учительницы, я не знаю её домашней жизни во время войны. У меня сложилось такое впечатление, что она жила только школой и только нами. Мы приходили в школу голодные, холодные. Она нас раздевала, смотрела, что у нас внизу надето. Заворачивала (у кого ничего нет) в газету, сверху надевала платье, чтобы дети не мерзли. Если кто-то начинал плакать на уроке, у неё всегда какие-то корочки находились в кармане. Кофта у неё была большая, карманы где-то внизу (может быть, такое впечатление тогда было). Вот она нам давала эти корочки пососать, лишь бы мы не плакали. Во время обстрелов она нас собирала в коридоре и буквально укрывала собой. Очень часто навещала нас дома. Если кто-то из детей хотя бы раз не придет в школу, она в этот же день шла домой. Как она себя чувствовала, я этого ничего, конечно, не знаю, не знаю, была ли у неё семья или она была одна, потому что я у неё проучилась только первый, второй и начало третьего класса».
Учительница – Елена Игнатьевна Николаева.

«Когда они попадали на Большую землю, их узнавали сразу: ленинградские дети!
И их не узнавали.
Узнавали по старческим личикам, походке, но прежде всего по глазам, видевшим в с ё! Видевшим все то, что ленинградцы “скрыли от Большой земли…” (Ольга Берггольц).

[*MiLeliya*]

Из заметок Лидии Охапкиной:
«… Наконец мы доехали до города Череповца, это было 11 марта 1942 года. Когда машина остановилась у одного дома, мой муж сразу вскочил в машину. Посмотрел кругом и выпрыгнул. Он нас не узнал, а я его, конечно, сразу. У меня от волнения перехватило дыхание, и я не смогла окликнуть. Дети его не узнали. Он был одет по-военному. Я слышу, он спрашивает, приехала я или нет. Ему отвечают, что она с детьми находится в машине. Он снова вскочил и стал смотреть. Стал узнавать, узнавать и хриплым голосом: “Вы, вы?!” – снова выпрыгнул из машины. Он заплакал и зачем-то шапку снял. Потом, наконец совладав с собой, сказал: “Лида! Толя!” – и снова из глаз показались слезы. Я ничего не могла ему ответить. Смотрю и молчу. В горле словно ком. Хочу сказать, а язык как онемел. Машина была завалена тюками, и я сидела в самом углу. Тогда он позвал: “Толя, ну иди же ко мне скорей”. Я как не своим голосом: “Он не ходит”. Весь этот разговор был, как я его описываю. Встреча была радостная и горькая. Она на всю жизнь у меня останется в памяти. Потом по очереди он нас вытащил и перенес в какой-то дом. Нам на четыре семьи дали пустую комнату. Каждая семья заняла угол».

«В парках и садах невозможно было увидеть ни одного одуванчика. Из листьев одуванчика варили щи, из корней, мясистых, сочных, делали лепешки. За одуванчиками приходилось ездить все дальше – в Удельную, Озерки. По знакомству двенадцатилетнюю Марину Ткачеву пропустили за одуванчиками в зоопарк. Она не может забыть, что там она ранним летом 1942 года увидела живого бегемота. Как раз соседка, которая пригласила её (она работала в бегемотнике), и спасла бегемота. Это тоже одна из правдивых ленинградских легенд, о которой, к сожалению, Марина Александровна подробностей не знает. Помнит лишь свой страх и восторг, с каким миновала клетку, косясь на бегемота, помнит, как потом соседка вывела её на траву к одуванчикам. И помнит ещё, как проходила служительница и что-то сердитое пробурчала насчет этих одуванчиков, которые, мол, растаскивают посторонние. Она имела, наверное, в виду интересы зоосадовских зверей».

«Да, были и такие (и это даже неизбежно в многомиллионном голодном городе), что переступали последнюю черту, за которой – животный эгоизм, жестокость, голодное безумие.
Конечно, легче, удобнее всего об этом не вспоминать. Но тогда мы не поймем ценности и человеческой высоты тех людей – а их было большинство, - кто устоял, кто не перешел за последнюю черту. И не увидим, не поймем, в какой тяжкой борьбе с самим собой человек побеждает нестерпимый голод, холод, смерть, безнадежность.
О.Ф. Берггольц сделала выписку из дневника М.М. Кракова, главного инженера завода №10 (Володарский район):
“Около мельницы им. Ленина я наблюдал следующую сцену.
Шедший передо мной мужчина вел за руку маленькую девочку. Внезапно эта девочка упала. Заплакала, сквозь рыдания было слышно:
- Папочка, кушать хочу. Дай мне что-нибудь. Папочка!
Мужчина растерянно смотрел на неё, бессвязно бормотал слова утешения. Попробовал взять её на руки. Но усилия были тщетны. Он сам ослабел. Я заглянул ему в лицо. Оно было опухшим, прозрачным.
Рядом остановилась женщина. Она к груди прижимала маленький сверток. В таких свертках люди сейчас носят хлеб.
Женщина тоже попробовала уговорить девочку. Когда из этого ничего не вышло, кто-то из прохожих бросил на ходу: “Дай ей хлеба – и всё пройдет”.
Женщина задумалась. Это продолжалось, может быть, с минуту. Затем решительным движением развернула сверток, отломила от небольшого куска немного хлеба и дала девочке. Сразу же после этого она ушла.
Я догнал её через несколько минут. Обернувшись, увидела слезы на её глазах. Это были не слезы жалости к ребенку – они были слезами жалости к себе. Может быть, у неё дома была оставлен голодный ребенок… Пожалуй, даже наверняка…”.
По-разному перебарывали жесточайшие обстоятельства, сохраняли и даже укрепляли в себе лучшее, человеческое и Г.А. Князев, и Юра Рябинкин, и Лидия Охапкина…».

«…У старой женщины, которая умерла в эвакуации в Ярославле, опора в дни блокады была простая, извечная – вера. Имя этой женщины нам неизвестно, нам принесли её дневник, найденный в Ярославле, - большую конторскую книгу. Женщина была верующая. Кроме Бога, она верила в хороших, отзывчивых людей: верила, что помогут, что придут на помощь в самую трудную минуту. И, судя по дневнику, именно так получилось, что у неё, у доброго человека, на пути всегда оказывались тоже добрые люди. В ряду добрых также и Бог, которому она время от времени подсказывает, как дальше распорядиться её судьбой: “Думаю, что если хранил меня среди стольких ужасов, то, очевидно, моя жизнь ещё для чего-то и для кого-то нужна”.
Помогают ей люди, помогает Бог, даже сны у старой доброй женщины полезные, нужные, добрые…
А рядом с ней живет обезумевшая от голода молодая женщина – страшное напоминание о бездне. Человек не выдержал навалившихся на него испытаний, сломился, обрушился. С безумными глазами выхватывает хлеб у собственного ребенка. Но нет, что-то происходит там, во тьме сознания, какими-то внутренними усилиями зажигается свет. И вдруг восстанавливается человек, и старая женщина записывает:
“18.III. Сегодня о радость! Вдруг ночью Наташа будит меня и радостно говорит: “М.Е., дорогая, ведь я совсем здорова, я все понимаю, какое счастье”. Я даже плакала от радости. Слава Богу, она пришла в себя. Оказывается, она ничего не помнит из того, что было: ни как она отнимала у ребенка и у меня хлеб и продукты, ни что мы говорили, ни кто её навещал. “Мне всё казалось, что это во сне, а не наяву, и всё казалось, что это я сплю”. Господи, какие необычайные бывают эти психические расстройства! От радости она не могла спать и всё время говорила, вспоминая свою болезнь. Говорила совершенно нормально, как прежняя Наташа…”».

Из записок Лидии Георгиевны Охапкиной:
«…На следующий день во входную дверь кто-то стал стучать. За хлебом я не пошла и была как раз дома. Я побежала и спросила кто. Мужской голос спросил, здесь ли живет Лидия Георгиевна Охапкина. Я впустила его. Это был посланец с фронта, от мужа. Он передавал мне небольшую посылочку и письмо. Вася писал: “Милая Лида…”; прочитав только это, я заплакала и сказала: видел бы, какая стала его Лида. Дальше он писал, что посылает один килограмм манной крупы, один килограмм риса и две пачки печенья. Я почему-то читала вслух. Толик после слова “риса” жалобно пропищал: “Мама, свари кашку, только погуще”. Это дословно его слова. Военный, он был лейтенант, вдруг стал громко сморкаться и вытирать слезы, которые у него показались, глядя на всех нас. Он сказал: “Это ужасно, когда так голодают дети. Мы вас вывезем, потерпите ещё немного. Я расскажу вашему мужу о вас. А они, т.е. фашисты, за все заплатят. За все ваши слезы, за то, что вы так голодаете, за все”».

Е.С. Ляпин, доктор физико-математических наук, рассказывал о людях, которые теряли карточки и погибали на глазах у всех. И логически поведение окружающих было объяснимо, оправданно, так как каждый сам находился на грани смерти. Но вот подобная же история с потерянными карточками произошла в Радиокомитете, о чем рассказал Георгий Пантелеймонович Макогоненко. Ольга Берггольц день, второй смотрела на невольного убийцу семьи – работника радио, потерявшего карточки, - не выдержала и отдала ему свою, хотя сама уже страдала дистрофией. То есть человек взял и отдал другому, малознакомому и даже малоинтересному ему человеку, свою жизнь. Ольга Федоровна, зная жестокую реальность, никак не рассчитывала на то, что произошло потом: другие работники стали ей помогать продержаться до конца месяца. И помогли…».

«Но блокадники, всё испытавшие, в массе своей сохранили глубочайшую веру в человека, в человечность. Память их удерживает всю правду обстоятельств, которые бывали порой сильнее конкретного человека. А потому редко кто говорит с пренебрежением, а не с жалостью о людях, потерпевших моральное поражение. Даже о тех, кто у него выхватывал хлеб в магазине. Слишком жестокими были муки голода, и не каждый в силах был их выдерживать. Особенно снисходительны в своих рассказах женщины, и особенно к мужской части населения, которая вымирала в первую очередь».

А.П. Гришкевич записал 13 марта <1942 года> в своем дневнике:
«В одном из детских домов Куйбышевского района произошел следующий случай. 12 марта весь персонал собрался в комнате мальчиков, чтобы посмотреть драку двух детей. Как затем выяснилось, она была затеяна ими по “принципиальному мальчишескому вопросу”. И до этого были “схватки”, но только словесные и из-за хлеба.
Завдомом тов. Васильева говорит: “Это самый отрадный факт в течение последних шести месяцев. Сначала дети лежали, затем стали спорить, после встали с кроватей, а сейчас – невиданное дело – дерутся. Раньше бы меня за подобный случай сняли с работы, сейчас же мы, воспитатели, стояли, глядя на драку, и радовались. Ожил, значит, наш маленький народ”».

Из воспоминаний музыканта Нила Николаевича Беляева – об исполнении Седьмой симфонии Д. Шостаковича в филармонии:
«Это было совсем особый случай с этой симфонией. Шостакович был свидетелем колоссальных народных бедствий, всех лишений и страданий народа. И не только он, но и исполнители оркестра, и дирижер, и слушатели, находящиеся в зале, все были участниками и свидетелями трагедии. И все это воспринималось совершенно необычно, как говорится, с живым сердцем. Понимаете? Потом уже мне приходилось слышать эту симфонию в отличном исполнении, с хорошим составом оркестра, с прекрасным дирижером, но такого впечатления от этой музыки, такого личного восприятия уже никогда не было – тогдашнего, свойственного только тому дню, тому времени, когда знаешь, что в оркестре сидят мои полуголодные товарищи и Карл Ильич Элиасберг тоже не ахти какой сытый человек. Причем с этими товарищами мы провели всю сложнейшую зиму, а немного позже, со следующего года, когда мы немножко встали на ноги, все мы были зачислены в рабочие батальоны. И до конца войны мы состояли в тех подразделениях, защищали как могли Ленинград. В частности, я и известный виолончелист Сафонов были сначала пожарниками, потом мы были в отделении связи».